Врач принес клятву, как будто это была плата. Я больше не жалел его. Теперь мне было очень ясно, что у него был один пациент, который сам по себе немного практиковал. Я решил тут же, что он должен доказать мне немного профессии, если только мы сможем сохранить ему жизнь между нами. У мистера Мэтьюрина, однако, было самое белое лицо, какое я когда-либо видел, и его зубы блестели в сумраке, как будто иссохшие губы больше не соприкасались с ними; и они не иначе, как в речи; и ничего страшнее вечной усмешки его покоя я не могу представить. С этой ухмылкой он лежал и смотрел на меня, пока доктор держал слепого.